День смерти российской императрицы Екатерины II был назван с
удивительной точностью за год до ее кончины. Дата гибели Павла I столь
точно была указана еще за четыре года до цареубийства. Сожжение Москвы
во время наполеоновского нашествия было напророчено с точным указанием
времени еще за десять лет до этого события. Заговор декабристов
предречен был за восемь лет до их восстания на Сенатской площади. Имена
всех русских царей в их очередности правления вслед за Павлом I;
трагическая кончина последнего царя, а вместе с ней конец царствования
дома Романовых и вообще российского самодержавия; и даже Первая мировая
война с участием в военных действиях танков и самолетов были предсказаны
уже в самые первые годы XIX века. У всех этих предсказаний —
один и тот же автор, монах Авель, в миру крестьянин Василий Васильев.
Личность инока Авеля до сих пор остается одной из самых задочных и в то
же время самых одиозных фигур в русской - истории XVIII—XIX веков.
Причем не в истории церковной, что показательно, но в истории дома
Романовых. В первом томе энциклопедии Брокгауза и Эфрона есть
упоминание о пророке: «Авель — монах-предсказатель, родился в 1757 году.
Происхождения крестьянского. За свои предсказания дней и часов смерти
Екатерины II и Павла I, нашествия французов и сожжения Москвы
многократно попадал в тюрьмы, а всего провел в заключении около 20 лет.
По приказанию императора Николая I Авель был заточен в Спасо-Ефимьевский
монастырь, где и умер в 1841 году». Интересно также и то
обстоятельство, что простой монах крестьянского происхождения был
удостоен личных аудиенций тремя императорами, последовательно правившими
в России в эти годы. Аудиенций, можно полагать, доверительных, без
свидетелей. Его сообщения были столь необычны и зловещи, что
всякий раз служили поводом для последующего заточения. Потом, видимо
разбирая бумаги предшествовавшего властителя, преемник вызывал к себе
Авеля и... История повторялась — снова тюрьма. Свидетельства о
состоявшихся аудиенциях, а также распоряжения о ссылке и заточении
бедного предсказателя сохранились в архивах дома Романовых. Некоторые
источники упоминают о его «зело престранных пророческих книгах» —
рукописных тетрадях, до сих пор в оригинале не найденных. Вполне
естественно, все эти обстоятельства не внесли ясности, но лишь еще более
окутали своеобразным туманом загадочности странную и, можно утверждать,
страшную личность инока Авеля*. ----------------------------
* На сегодняшний день известно не так много источников, повествующих о
таинственном монахе-прорицателе- прежде всего, это две тетради, в
которых содержались рукописные сочинения самого инока Авеля,— в первую
вошли «Сказание о существе, что есть существо Божие и Божество», «Житие и
страдание отца и монаха Авеля»; «Жизнь и житие отца нашего Дада-мия»;
«Бытие, книга первая»; вторая озаглавлена «Церковные потребы монаха
Авеля», и в ней сокращенно изложена авелевская «Книга бытия»; затем
двенадцать писем Авепя графине Прасковье Андреевне Потемкиной и письмо В
Ф Ковалеву, управляющему фабрикой П А Потемкиной в Глушкове Эти
документы, не дошедшие до наших дней, приводятся в малоизвестных
публикациях в форме выдержек, размер и тематика которых определялись как
издателями, так и мнением цензора, вмешательство которого очень заметай
{Многие фрагменты оригинальных документов им удалены), практически
полностью переписанных в предъявляемых к «духовной» литературе рамках, а
позже и вообще изъятых из читательского обращения, светских и церковных
книгохранилищ. Сохранились немногочисленные свидетельства очевидцев —
современников Авеля, а также малоизвестные публикации, содержащие
материалы следственного дела «О монахе Авеле и написанных им книгах» от
1796 года. Эти последние представляют собой фрагменты допросов Авеля в
стенах Тайной экспедиции — организации, занимавшейся в Российской
империи политическим сыском (широкому читателю они стали доступны лишь в
1992 году). Известны также очерк М И Семевского «Предсказатель монах
Авель» (журнал «Русская старина» за 1875 г, т XII, № 4); «историческое
сказание» Петра Николаевича Шабельского-Борка «Вещий инок», изданное в
Берлине в 1930 году, материалы, собранные и со ссылкой на устные
рассказы изложенные насельником Оптикой пустыни Сергием Нилусом в его
книге «На берегу Божьей реки», изданной Свято-Троице-Сергиевой лаврой в
1916 году . К свидетельствам о монахе Авеле также относятся
«Воспоминания Федора Петровича Лубяновского» (действительного статского
советника, в 1802 году — секретаря министра иностранных дел),
опубликованные В № 1—4 за 1872 год журнала П И.Бартенева «Русский
архив», который издавался в Москве; очерк «Прорицатель Авель. Новые
подлинные сведения о его судьбе», опубликованный в журнале «Русский
архив» (книга вторая за 1878 год, здесь цитируется «Дело о крестьянине
вотчины Льва Александровича Нарышкина Василье Васильеве, находящемся в
Костромской губернии в Бабаевском монастыре под именем иеромонаха Адама,
а потом названного Авелем, и о сочиненной им книге Начато марта 17-го
1796 г, 67 листов»); «Чтение в императорском Обществе истории и
древностей Российских при Московском университете» (М , 1863), «Рассказы
А П Ермолова», «Записки Льва Николаевича Энгельгардта» (М , I860),
очерк Ю Росциуса «Синдром Кассандры, или Земной круг монаха Авеля» (М
журн «Вокруг света», 1996); «Предсказание монаха Авеля о державе
Российской» («Санкт-Петербургские епархиальные ведомости», вып Ц, часть
1, СПб , 1993) и некоторые другие. Несмотря на все сохранившиеся
документы, некоторые места в биографии Авеля остаются пока еще
загадочными Со временем они, может быть, прояснятся.
век «простой, без всякого научения и видом угрюмый», пойти по стопам
отца не захотел, «о сем мало понимаше». Более всего он питал склонность к
таинственным «мудрованиям». Уже с десяти лет Василий стал думать о том,
чтобы уйти из дому, поскольку «больше у него было внимания о божестве и
о божественной судьбе». В семнадцать лет Василий женился (со
временем у него даже появилось трое сыновей); но так как женили его
«против воли», он «...в своем селении жил мало, а всегда шатался по
разным городам». Тогда же начал он обучаться грамоте, потом учился
плотничной работе, после чего в 19 лет, освоив ремесло, отправился
странствовать в «южныя и западныя, а потом в восточныя страны», и бродил
он так по Руси целых девять лет, за годы скитаний исходив ее вдоль и
поперек Находясь в Херсоне «при строении кораблей», Василий тяжело
заболел Во время болезни он дал обет, «ежели его Богу угодно будет
исцелить, то он пойдет вечно ему работать в преподобии и правде, почему
он и выздоровел, однако ж и после того работал там еще год». Наконец,
вернувшись домой, он стал проситься у своих отца с матерью в монастырь.
Не получив же разрешения, ушел от них тайно. Осенью 1785 года
Василий появился в Валаамском Спасо-Преображенском монастыре и смиренно
просил настоятеля дозволить ему пожить здесь. Игумен Назарий принял
странника приветливо, выделил ему келью. Однако лишь год прожил тот
среди братии, а затем отпросился у игумена в «пустынь», в «место
уединенное», поселился отшельником неподалеку в скиту, чтобы принять
«попустительство искусов великих и превеликих». Скорее всего, именно в
этой обители или Валаамской пустыни Василий Васильев и был пострижен в
монашество под именем Авель. Судя по всему, какие-то беспокойные
мысли уже тогда смущали его разум — вероятно, ему приходилось испытать
какие-то особенные душевные борения. В «Житии и страданиях отца и монаха
Авеля», написанном, возможно, им самим или кем-то близко его знавшим,
глухо упоминается о бесовских искушениях инока-отшельника в Валаамском
скиту, где «множество темных духов нападаше нань». Все соблазны, по его
собственному свидетельству, Авель преодолел. Вот тут-то и
начинаются странные события, описание которых, к сожалению, вычеркнуто
цензурой из текста «Жития», опубликованного в 1875 году. Однако даже из
того, что все-таки было напечатано, можно понять, что в результате
странных состояний, некоторые из которых продолжались более суток, Авель
ощутил в себе какой-то порыв, мощную эмоцию, которая побудила его к
неким особенным действиям. Случилось то, что сам он считал божественным
чудом, определившим его судьбу, — «сказа ему безвестная и тайная
Господь» о том, что будет впредь всему мирy. Взяли тогда Авеля два неких
светлых духа и сказали «Буди ты новый Адам и древний отец и напиши яже
видел еси. Но не всем скажи и не всем напиши, а только избранным моим и
только святым моим». И вот, обретя пророческий дар, Авель отправился в
новое странствие, чтобы «сказывать и проповедовать тайны Божий и судьбы
его». Можно предположить, что дар предсказателя появился у Авеля после
перенесенного тяжелого заболевания. Впоследствии все проявления этого
дара сопровождались явлениями двух странных существ, которые приняли
участие в просвет лении инока. К тому же в исследованиях жизни Авеля — в
том в очерке «Прорицатель Авель» — сохранились подробописания явлений и
голосов, которые стали его постоянными спутниками. Они-то и позволяли
ему давать безукоризненные пророчества. И снова девять лет,
словно по заколдованному кругу, бродил Авель по российским градам и
весям, обошел «многая страны и грады с проповедью Слова Божия». Наконец
остановился на Волге, в Костромской губернии, в Николо-Бабаевском
монастыре. Именно здесь Авель написал первую из созданных им «зело
престрашных», пророческих книг (всего их было три, но ни одна из них не
дошла до нашего времени, бесследно исчезнув еще в XIX веке). «И написал
он в той обители книгу мудрую и премудрую,— говорится в «Житии»,— в ней
же написано о царской фамилии». Именно здесь начался тернистый путь
«вещего инока», получивший впоследствии продолжение в мистериальных
действах «старца» Григория Распутина и апокалиптике Иоанна
Кронштадтского. Зимой 1796 года Авель показал книгу своему
собрату по монастырю, монаху Аркадию, а тот донес настоятелю. Проведав о
такой дерзостной крамоле и прочитав «удивительное и преудивительное»
сочинение чернеца Авеля, настоятель Николо-Бабаевского монастыря, как
того и следовало ожидать, всполошился не на шутку и, чтобы снять с себя
всякую ответственность, в испуге поскорей отправил книгу и ее сочинителя
под конвоем в Кострому, в духовную консисторию. А оттуда его отослали к
правящему епархиальному архиерею. Архиерей — епископ костромской
Павел,— также ознакомившись с трудом Авеля, углядел в них ересь. Он
весьма озадачился писаниями инока, заточил его и на допросе кричал
арестованному: «Сия твоя книга написана под смертною казнию!» По
некоторым данным, архиерей Павел расстриг крамольного монаха, чтобы
избавить себя от последующих хлопот. И отослал книгу вместе с ее автором
в губернское правление — с тем, чтобы в дальнейшем этим делом
занимались не церковные, а светские власти. Сам губернатор
изъявил желание встретиться с монахом, что было неудивительно: ведь в
книге той содержались «царские имена и царские секреты». В ней
сообщалось, в каком году, в каком месяце, в какой день и час и какой
смертью умрет царица, «и смерть ей приключится скоропостижная» — и это
по крайней мере за год до свершения предсказания. Об этом эпизоде
жизни вещего инока рассказывает в своих воспоминаниях участник
Отечественной войны 1812 года генерал Алексей Петрович Ермолов, который в
то время находился в Костроме и стал случайным свидетелем его
провидческой карьеры: «В то время проживал в Костроме некто Авель,
который был одарен способностью верно предсказывать будущее, Находясь
однажды за столом у губернатора Думпа, Авель предсказал день и час
кончины императрицы Екатерины с необыной верностью». По приказу
костромского губернатора Авель был заключен в острог, откуда под конвоем
предсказателя отправили в Петербург. Здесь он впервые ощутил силу
власти. Обер-прокурор Правительствующего Сената генерал А.Н. Самойлов
увидел в книге недопустимую крамолу, а прочтя, что предсказывает на
следующий год скоропостижную смерть Екатерины II, с «яростью» троекратно
ударил инока по лицу и спросил: «Како ты, злая глава, смела писать
такие титлы на земного бога?!» Самойлов допытывался у Авеля, кто научил
его писать о подобных секретах. Смиренно потупя взор, арестант
ответствовал: «Меня научил писать сию книгу Тот, Кто сотвонебо и землю, и
вся иже в них. Тот же повелел мне и секреты оставлять...» Обер-прокурор
решил, что перед ним простой юродивый, и направил его в Тайную
экспедицию. Допрашивал Авеля преемник шефа Тайной экспедиции,
знаменитого Шешковского, Александр Макаров, «Вопрос: Что ты за человек,
как тебя зовут, где ты родился, кто у тебя отец, чему обучен, женат или
холост и если женат, имеешь ли детей и сколько, где твой отец проживает и
чем питается? Ответ: Крещен в веру греческого исповедания,
которую содержа повинуется всем церковным преданиям и общественным
положениям; женат, детей трое сыновей; женат против воли и для того в
своем селении жил мало, а всегда шатался по разным городам.
Вопрос: Когда ты говоришь, что женат против воли и хаживал по разным
местам, то где именно и в чем ты упражнялся и какое имел пропитание, а
домашним — пособие? Ответ: Когда было еще 10 лет от роду; то и
начал мыслить об отсутствии из дому отца своего с тем, чтобы идти
куда-либо в пустыню на службу Богу; а притом, слышав во Евангелии Христа
Спасителя слово: "аще кто оставит отца своего и матерь, жену и чада и
вся имени Моего рода, той сторицею вся приимет и вселится в царствии
небесном", внемля сему; вячше начал о том думать и искал случая о
исполнении своего намерения. Будучи же 17 лет, тогда отец принудил
жениться; а по прошествии несколько тому времени начал обучаться
российской грамоте, а потом учился и плотничной работе. Вопрос: Какой тебе год и откуда был глас и в чем он состоял?
Ответ: Когда был в пустыне Валаамской, во едино время был из воздуха
глас, яко боговидцу Моисею пророку и якобы изречено тако: иди и скажи
северной царице Екатерине Алексеевне, иди и рцы ей всю истину, еже аз
тебе заповедую. Первое скажи ей, егда воцарится сын ее Павел Петрович,
тогда будет покорена под ноги его земля турецкая, а сам султан дань
станет платить. И еще рцы северной царице Екатерине: царствовать она
будет 40 годов. Вопрос: Для чего внес в книгу свою такие слова,
которые касаются Ея Величества и именно, акиби на ню сын восстанет и
прочее, и как ты разумел их? Ответ: На сие ответствую, что
восстание есть двоякое: иное делом, а иное словом и мыслию, и утверждаю
под смертной казнью, что я восстание в книге своей разумея словом и
мыслию; признаюся чистосердечно, что сам сии слова написал потому; что
он, т. е. сын, есть человек подобострастен, как и мы...» Как
уточнил в отчете Макаров, по словам Авеля, пророческое видение явилось
ему в марте 1778 года, то есть еще за 18 лет до допроса в Тайной
экспедиции. По утверждению вещего монаха, однажды утром, еще
затемно, Авель «был вознесен на небо», где ему будто бы открылись две
большие книги, содержание которых он впоследствии в своих писаниях лишь
пересказывал, «сочинял из видения». И кроме того, начиная с марта 1787
года он стал слышать некий директивный, указующий «глас», который
повелевал ему сделать или сказать тому-то то-то или поступить так-то.
Таким образом, Авель получал как образную (визуальную), так и словесную
(вербальную) информацию. Оба эти способа известны с библейских времен,
что видно и из высказываний самого Авеля, который ссылался на библейских
персонажей, подобно которым был «вознесен», слышал или видел будущее. В
какие бы бедствия это его ни ввергало, Авель послушно и тщательно
выполнял все указания «гласа» на протяжении многих десятилетий.
Кроме того, ему было дано видение, что «ожидаемый мессия уже объявился
на земле, а именно в русском городе Орле под именем Федора Крикова».
Авель поехал в Орел Действительно нашел торговца с этим именем. Они
долго беседовали, и Криков назначил Авелю «в этом же году _ встречу в
Киеве». Встрече не суждено было состояться, поскольку к этому времени
Авеля арестовали, но именно разговор с «мессией» подвиг, видимо, его к
паломничеству в Константинополь, куда он и двинулся через Орел, Сумы,
Полтаву и Херсон. Таким образом, монах сформировался как
провидец, в силу определенных обстоятельств получив поразительные
способности предсказателя, и начал пробовать свои силы на этом поприще,
побуждаемый к этому извне. Следователь Макаров задавал еще много
вопросов — в осном, по поводу императрицы и цесаревича; остальные
пророчества его не волновали. Очень удивился следователь ответному
вопросу Авеля: «Есть ли Бог и есть ли Диавол, и признаются ли они
Макаровым?» ''Материалы следствия легли на стол обер-прокурору
Правительствующего Сената, и генерал Самойлов доложил о монахе Авеле
лично императрице. Не терпевшая мистицизма Екатерина II,
взявшаяся за перо драматурга, чтобы на театральной сцене публично
высмеять и «волшебство» графа Калиостро, и мудреные обряды русских
масонов, тем не менее решила взглянуть на новоявленто пророка — «кто же
такой Авель есть и откуда?»* И вот, наконец, Авель предстал пред светлые
очи матушки императрицы. Услышав год и день своей смерти, Екатерина
впала в истерику. Результатом этой встречи явился указ: «Поелику в
Тайной экспедиции по следствию оказалось, что крестьянин Василий
Васильев неистовую книгу сочинял из самолюбия и мнимой похвалы от
простых людей, что в непросвещенных могло бы произвести колеблемость и
самое неустройство, а паче что осмелился он вместить тут дерзновеннейшие
и самые оскорбительные слова, касающиеся до пресветлейшей особы Ея
Императорского Величества и высочайшего Ея Величества дома, в чем и
учинил собственноручное признание, а за сие дерзновение и буйственность,
яко богохульник и оскорбитель высочайшей власти по государственным
законам заслуживает смертную казнь; но Ея Императорское Величество,
облегчая строгость законных предписаний, указать соизволила оного
Василия Васильева, вместо заслуженного ему наказания, посадить в
Шлиссельбургскую крепость, вследствие чего и отправить при ордере к
тамошнему коменданту полковнику Колюбякину, за присмотром, с приказанием
содержать его под крепчайшим караулом так, чтобы он ни с кем не
сообщался, ни разговоров никаких не имел; на пищу же производить ему по
десяти копеек в каждый день, а вышесказанные, писанные им бумаги
запечатать печатью генерал-прокурору, хранить в Тайной экспедиции».
И вот 9 марта Авеля привезли в Шлиссельбургскую крепость и разместили
на пожизненное заключение в секретной камере № 22. Здесь, в строжайшей
изоляции, узник провел десять месяцев и десять дней, пока 5 ноября того
же года императрицу нашли без чувств на полу покоя. Государыню поразил
удар, и она скончалась на следующий день — 6 ноября 1796 года, в полном
соответствии, как утверждают, с записью в книге монаха Авеля. На
трон Российской империи взошел сын Екатерины II — Павел I. Получив по
наследству не только корону, но и массу незавершенных дел, он прежде
всего занялся секретными документами императорского кабинета.
Новый самодержец сместил обер-прокурора Правительствующего Сената
генерала Самойлова, и это место занял князь Александр Борисович Куракин.
Пораженный точностью предсказания дня кончины Екатерины II, он лично
показал императору «зело престрашную книгу» монаха Авеля, которая
находилась в секретных делах. Прочитав ее, Павел I повелел отыскать
автора — «столь зрячего провидца». Авеля нашли в Шлиссельбургской
крепости и доставили к императору. Тот принял монаха в личных
апартаментах, удалив приближенных, и обратился к нему «со страхом и с
радостью», прося благословить свое царствование. Император
поинтересовался планами Авеля, спросил, чего бы тот хотел в жизни, на
что тот ответил: «Ваше величество, всемилостивейший мой благодетель, от
юности мое желание быть монахом, еще и служить Богу». В конце разговора
Павел I не вытерпел и спросил, как бы по секрету: что ему предстоит в
будущем? Достоверно ответ Авеля неизвестен, поскольку его «Житие» об
этом умалчивает. Но царь, видимо, остался доволен предсказаниями.
Разговор, имевший место между государем и иноком, стал предметом
особого внимания Петра Николаевича Шабельского-Борка — историка,
писателя и собирателя древностей, главным образом эпохи царствования
Павла I. После того разговора Павел повелел князю Куракину
поселить Авеля в столице, в Александро-Невской лавре, отвести ему келью и
доставлять все, что потребуется для нормальной монастырской жизни.
Повеление это было исполнено. Здесь, по некоторым свидетельствам, Авель
принял постриг (неисключено, что вторично). Однако неугомонный монах
лишь год пробыл в лавре, после чего «вечный странник» отправился в
Москву, где общался с известными по тем временам грамотеями Матвеем
Мудровым и Петром Страховым. Пророчествуя, он собирал деньги для
дальнего путешествия. Но вскоре по каким-то причинам передумал
странствовать и отправился в понравившийся ему ранее Валаамский
монастырь. Здесь по научению «началозлобного» и «мнимоестественного»
демона он написал «новую зело престрашную» книгу предсказаний, «подобну
первой, еще и важнее». Видимо, на этот раз речь шла об императоре Павле
I. И все повторилось. На этот раз Авель показал свои записи не
одному лишь отцу-казначею, а отдал настоятелю монастыря, отцу Назарию.
Перепуганный, тот, посовещавшись со старшей братией, отправил Авелеву
книгу в Петербург — митрополиту Амвросию. Митрополит Петербургский, в
чьем ведении находился Спасо-Преображенский Валаамский монастырь и на
стол к которому попала вторая книга «вещего» Авеля, немедленно послал ее
в «секретную палату, где совершаются важные секреты и государственные
документы», и написал обер-прокурору Святейшего Синода: «Книга от него
отобрана и ко мне представлена с найденным в ней листом, писанным
русскими литерами, а книга писана языком неизвестным». (Опасаясь
последствий, Авель, по всей видимости, зашифровал текст.) По
инстанциям книга достигла императора. Некоторые источники утверждают,
что ознакомившись с пророчествами валаамского насельника и усмотрев в
них дерзновенное предсказание собственной скорой и трагической кончины,
Павел I во гневе отдал приказ о немедленном заточении своего недавнего
«любезного собеседника» в каземат Петропавловской крепости. * -----------------------------------------------------
* Хотя здесь возникает вопрос как Павел смог из книги Авеля узнать о
его пророчествах, если она была зашифрована автором. Скорее, на решение
монарха об аресте монаха повлияло то, что Авель своими сочинениями
нарушил обет неразглашения тайны своих пророчеств, возможно, данный
Авелем Павлу I при их личной встрече
Инока вновь привезли
в Петербург, и опять ему пришлось свидеться со следователем Макаровым.
Увы, правительства меняются, а следователи остаются... Навестил монаха и
митрополит Амвросий — очевидно, пытаясь расшифровать содержание новой
книги и «понять этого человека». Он отписывал обер-прокурору Святейшего
Синода: «Монах Авель, по записке своей, в монастыре им написанной,
открыл мне. Оное его открытие, им самим написанное, на рассмотрение ваше
при сем прилагаю. Из разговора же я ничего достойного внимания не
нашел, кроме открывающегося в нем помешательства в уме, ханжества и
рассказов о своих тайновидениях, от которых пустынники даже в страх
приходят. Впрочем, Бог весть». Последние слова архиерея означают, что
«помешанный» его все-таки озадачил. Из каземата Авель писал
Амвросию: «А ныне я имею жевание определиться в еврейский род и научить
их познанию Христа Бога и всей нашей православной веры и прошу доложить о
том Его Величеству». К несчастью своему, Авель, скорее всего,
неосторожно назвал митрополиту дату смерти императора Павла, чем
окончательно себя погубил... Надо сказать, император Павел I с
детских лет имел исключительно развитое воображение, верил в
предсказания и во сны. На протяжении всей своей сознательной жизни он
обращал пристальное внимание на всяческих пророков и мистику вообще.
Вследствие всего этого он и окружил предсказания и жизнь Авеля
мистическим ореолом. Есть и еще одно любопытное свидетельство о
предсказании Авеля императору Павлу. Федор Петрович Лубяновский, в
частности, пишет: «Приходит мне на память еще молва об арестанте Авеле,
который содержался в Шлиссельбурге за какие-то пророчества. Захотели
[император Павел I] говорить с ним; спрашивали его обо многом, из
любопытства и о себе. При рассказе об этом разговоре Анне Петровне
Лопухиной [фаворитке императора] она с трепетом зарыдала, испуганная и
расстроенная». Упомянутые рыдания, скорее всего, были вызваны страхом за
любимого человека. Вероятно, уже в ходе той личной беседы с
Павлом Авель открыл императору ужасные подробности его грядущей кончины.
Как явствует из дальнейших событий, император придал предсказанию Авеля
большое значение,— памятуя, очевидно, о том, что предыдущее его
предсказание (о кончине Екатерины II) сбылось с поразительной точностью.
Итак, 26 мая 1800 года Авель, как следует из донесения его следователя,
генерала Макарова, был «привезен исправно и посажен в каземат в
равелине. Он, кажется, только колобродит, и враки его ничего более не
значат; а между тем думает мнимыми пророчествами и сновидениями выманить
что-нибудь; нрава неспокойного». С Авеля в это время буквально не
спускали глаз, все его действия и слова фиксировались — император
повелел пристально наблюдать за иноком. Между тем время,
отмеренное императору Павлу I, истекало. Закончился 1800 год, начался
новый, 1801-й. В ночь с 11 на 12 марта он был убит своими приближенными.
После того как Павел I «скоропостижно скончался от удара», который
официальная версия требовала считать апоплексическим, на трон вступил
его старший сын Александр Павлович. Авель продолжал находиться в
заточении в Петропавловской крепости и провел там десять месяцев и
десять дней — столько же, сколько и в Шлиссельбургской крепости.
Следует заметить, что восшедший на престол император Александр I отнесся
к пророчествующему «черноризцу» очень настороженно; тем не менее —
видимо, не желая более искушать судьбу — в 1802 году выпустил монаха, но
не на свободу, а выслал из Петербурга под присмотр в Соловецкий
монастырь. Здесь, на уединенном и диком острове в Белом море,
старец Авель на рубеже 1803 года «составил еще третью зело престрашную
книгу: в ней же написано, как будет Москва взята и в который год». Он
предрек события, в реальной жизни происшедшие десять лет спустя. И снова история повторилась: книга дошла до императора.
Еще ничто не предвещало военной грозы 1812 года, и Александр I счел это
предсказание истинным сумасбродством. Решение его последовало
незамедлительно: «Монаха Авеля абие [т. е. тотчас] заключить в
Соловецкую тюрьму, и быть ему там дотоле, когда будут его пророчества
сомою вещию». На этот раз заключение оказалось долгим и тяжелым.
За десять лет, что он провел в Соловецком монастыре, Авелю довелось
много претерпеть. Он «десять раз был под смертию, сто раз приходил в
отчаяние, 1000 раз находился в непрестанных подвигах и прочих искусов
было отцу Авелю число многочисленное и число бесчисленное...» —
повествует «Житие» об этом периоде жизни монаха. Суровый
соловецкий игумен к заключенным относился с беспощадностью. Двое узников
умерли от холода, голода и угарного дыма, проникавшего в камеры. Авель
пытался заступаться за них, но настоятель в отместку только ужесточил
режим. Нашествие Наполеона и пожар Москвы в 1812 году заставили
императора вспомнить о пророчестве Авеля. Он приказал обер-прокурору
Святейшего Синода князю Голицыну от своего имени написать в Соловецкий
монастырь письмо с требованием «выключить» провидца из числа колодников и
«включить» в число братии. К письму была сделана приписка: «Ежели он
жив и здоров, то ехал бы к нам Петербург, мы желаем его видеть и с ним
нечто поговорить». Когда французская армия начала отступать,
игумен Соловецкого монастыря архимандрит Илларион получил приказ князя
А. Н. Голицына: если узник еще жив, не медля прислать его в Петербург.
Настоятель, который морил Авеля голодом и вообще обращался с ним плохо,
занервничал, опасаясь, что при встрече с императором странный инок может
рассказать о творимых в монастыре беспорядках: воровстве,
издевательствах и избиениях заключенных, а также о том, что архимандрит
собирался уморить Авеля. Он послал князю Голицыну письмо, в котором
говорилось: «Ныне отец Авель болен, и не может он к вам быть, а разве
что на будущий год весною...» Получив такой ответ, Александр I
издал именной указ Святейшему Синоду, в котором говорилось, что следует
«непременно Авеля выпустить из Соловецкого монастыря и дать ему паспорт
во все российские города и монастыри; при том же, чтобы он всем был
доволен, платьем и деньгами». Такой приказ архимандриту пришлось-таки
исполнить. Итак, 1 июля 1813 года Авель был выпущен из
Соловецкого монастыря и вытребован в столицу. В Санкт-Петербурге князь
Голицын долго беседовал с ним наедине, «смиренно» вопрошал
«прока»-страстотерпца «вся от начала веков и до конца». И хотя после
этого Авеля оставили в покое, разговор с Голицыным надолго отбил у него
охоту сообщать людям «тайны Божия». Авеля снабдили деньгами и
одеждой. Он поселился в Троице-Сергиевой лавре, где получил
благословение архимандрита Амвросия, жил тихо, разговаривать не любил. К
нему повадились было ездить московские барыни с вопросами о дочерях да
женихах, но Авель отвечал, что он не провидец.
